Чувства, сподвигшие меня на написание этого текста, в чем-то, возможно, сродни тем чувствам, которые сподвигли Трира на создание своего новейшего фильма – одной из наиболее неоднозначных и глубоких картин не только самого режиссера, но и вообще всего современного кинематографа. Прочитав то немногое, что удосужились сказать по этому поводу русские кинокритики, и то многое, что не поленились, практически копируя друг друга, написать критики западные, я посмотрел «Антихриста» и пришел к забавному выводу, что либо ни один из рецензентов фильма не понял, либо с моим восприятием логики что-то не так.

Учитывая, что почти ни с одной выраженной критиками идеей относительно очередной «загадки» Трира я не согласен, даже и не знаю, с чего начать. Во-первых, лично для меня пресловутая идея об альтернативной версии сотворения мира дьяволом, то и дело появлявшаяся в «соблазнительных» синопсисах еще задолго до премьеры, не находит совершенно никакого подтверждения на экране. Нет там этой «бородатой», хотя, конечно, всегда провокационной мысли, как нет ни женоненавистничества, ни фрейдизма. Наоборот: пожалуй, ни один фильм еще не наносил столь сокрушительного удара и по психоанализу, и вообще по всем модным нынче представлениям о способах «лечения» человеческой души. Поражает тот факт, что удар этот нанес именно Ларс фон Трир, многолетний завсегдатай терапевтических кабинетов. И тем не менее результат налицо: перед нами фильм не только об истинной природе Зла (это как раз все заметили, а вот копнуть чуть глубже не догадались), но также о способах борьбы с этим Злом. Олицетворением этих двух диаметрально противоположных методов являются главные герои. В данном контексте ключевой фразой служат слова мужа, пытающегося убедить обезумевшую супругу в том, что «психотерапия не имеет ничего общего с понятиями Добра и Зла». Вот первый подход. Второй – его придерживается главная героиня – не озвучивается в картине так же четко, как «психоаналитический», только потому, что относится он к сфере, где не существует стойких, раз и навсегда определенных понятий, хотя свои, весьма последовательные законы там, безусловно, присутствуют. Каков же этот подход? В чем его суть? Суть его – в осознании объективного существования Зла: как внутри, так и вне человека. Кстати, вполне христианская мысль: «мир во зле лежит». И как тут не вспомнить дневники замечательного русского богослова Александра Шмемана (1921 – 1983), в которых он с горьким разочарованием пишет о попытках современной психологии «вылечить» душу человека. Шмеман сравнивает эту неравную борьбу с крыловской Моськой, праздно лающей на Слона. Куда им, сомнительным Фрейдоюнгам и их второсортным ученикам, тягаться с этой страшной, бесовской силой! – говорит Шмеман. И фильм Трира, в некотором смысле, повторяет эту идею. Я, разумеется, не хочу сказать, что «Антихрист» – христианский трактат или проповедь. Нет: ни фильм не проповедь, ни Трир, уж конечно, не проповедник. Но присутствие мысли, глубочайшей семантической нагрузки практически в каждой сцене любого из его фильмов невозможно отрицать. И мысль его новой притчи вовсе не сводится к тому, что «Природа – это храм сатаны». То есть, отчасти, может быть, и сводится, но сперва следует разобраться, а что же такое есть Природа в общей смысловой канве повествования. Природу здесь нельзя понимать поверхностно: лес, звери, люди и т.д. От такой интерпретации, понятное дело, недалеко и до скороспешных выводов о злых силах, якобы лежащих в основании всего живого. Имеется, однако, в виду исключительно животная, низшая природа человека. Да, символом ее в фильме становится сексуальное влечение, а его главным носителем – женщина. Можно разглядеть в этом псевдорелигиозные нападки на прекрасную половину человечества; можно – аллюзию на библейскую историю о Еве, первой поддавшейся искушению Змия; можно углубиться в мировую мифологию и извлечь массу иных объяснений. Но так ли все это важно? В социально-культурологическом отношении такое исследование могло бы представлять определенный интерес, но едва ли оно привнесет что-либо существенное в понимание глубинной проблематики картины. Итак, животная природа человека – согласно фильму – Зло. На этом, как правило, останавливаются. Но есть ведь и что-то еще, есть и другая, высшая сила в той же одержимой женщине, которая, если оценивать ситуацию «трезво», просто-напросто мучит и себя, и других шизофреническими догадками. В этой же женщине есть нечто, сопротивляющееся плотскому вожделению и тому злу, которое оно неизбежно за собой несет. «Ты не виновата. Никто не виноват» – уверяет ее муж-терапевт. Одним словом, традиционная «психологическая» установка: никакой вины нет, есть лишь нормальная реакция на трагические события. Парочка сеансов – и все пройдет. Вот оно – кредо «психологизма» и, как выясняется по ходу сюжета, его коренное заблуждение. Потому что вина есть. В картине это выражается посредством разоблачающего флэшбэка, из которого становится ясно, что смерть ребенка действительно можно было предотвратить, если бы сексуальное желание не оказалось сильнее. Но животное начало взяло в человеке верх, и единственный путь назад – в подлинный, не искаженный Эдем – лежит через страдание, через отсечение греха, показанное в фильме Трира действительно, пожалуй, уж слишком буквально¹ . И тут стоит отметить удивительную по внезапной, парадоксальной нежности сцену, где после того, как героиня совершает над собой тот знаменитый акт «членовредительства», который возмущенные репортеры с таким удовольствием описывают и смакуют, – только после этого лесные звери, ранее уродливые и полумертвые, скопом забегают в дом и услужливо ложатся вокруг раскаявшейся «ведьмы». «Ты должна была обработать эту книгу критически, а вместо этого ты поверила во всю эту муть! Тех бедных женщин сжигали просто за то, что они женщины, а вовсе не за колдовство!» – негодует супруг-позитивист. Вот только гнев его, увы, оказывается напрасен. Колдовство не выдумка средневековых инквизиторов. Зло реально, и воплощением его является не женщина, но та «испорченная», падшая часть человеческой натуры, которая роднит нас с животным миром, а следовательно – отделяет от мира духовного. Вот эта червоточина, истоки которой в фильме не объясняются – не Он, не Она, не Природа, а нечто, присущее всему тварному миру – и есть Антихрист, Зло. Идея, правда, больше гностическая, чем христианская, но никоим образом не «сатанинская» (а именно так – «сатанинский хоррор» – окрестили «Антихриста» в одной из рецензии).

Но что же все это значит? Это означает, что лишь преодолев в себе Зверя, человек обретает истинную гармонию и со зверьми, и с Природой в целом. Жертва необходима; нужно пройти через самое невероятное, граничащее с абсурдом страдание, чтобы вернуться в настоящий Эдем, где косули и лисы лишены той страшной демонической маски, которой, как несмываемой печатью, отмечена эмпирически данная реальность. Смею надеяться, что не будет кощунством процитировать в этой связи евангельское напоминание «Царство Божие силою берется», в народном сознании превращенное в банальную пословицу «Без труда не выловишь и рыбки из пруда». Но что делать? – как бы отвечает фильм. – Действительно не выловишь. Сначала сожги в себе ведьму, а уж потом и животные утихомирятся, да и сами ведьмы (вернее, их души), лишенные лиц (подобно тому, как главные герои лишены имен), начнут карабкаться на вершину холма, чтобы обрести наконец и лица, и искупление. Вот тогда можно праздновать победу. Природа преображена. Хаос сломлен. Антихрист упразднен.

¹ С другой стороны, блаженная Анджела – одна и величайших католических мистиков – в «приступе» искушения прижигала себе половые органы раскаленным железом, дабы подавить в себе необузданность сексуальной страсти.

Семейная пара занимается сексом в ванной комнате под мерное урчание стиральной машинки, заглушаемой звуками Генделя. Маленький сын вроде спит. Но открывается окно, мальчик просыпается от холода и зова судьбы, карабкается на подоконник и с лицом, спокойным, как у Чингачгука, падает с третьего (?) этажа вместе со своим мишкой. Отец в шоке, мать в прострации. Он – психотерапевт, она – в депрессии. Она не желает покидать свои сумерки разума. А он делает то, что противопоказано профессиональному психотерапевту: начинает лечить ближнего.

Скажу честно: если бы за меня взялся психотерапевт с лицом Уиллема Дефо, я бы убежал на другой конец света. Но, во-первых, у его пациентки – лицо Шарлотты Гейнсбур, что уравнивает шансы не в пользу Дефо. Во-вторых, бежать особо некуда. Непростая пара уединилась в лесу со смешным названием Эдем в домике, который символически называется Раем. Замешивая всю эту муть, фон Триер остановился на символизме самого простого толка, вроде того, когда под «задницей» понимается «конец света», а под кровавым семяизвержением … Да по-моему, кровавое семяизвержение и понимается. Хотя подготовленный зритель может увидеть за этим осквернение девственной природы. Потому что как-то неудобно признаться, что ты заподозрил Триера в обыкновенной спекуляции.

Как ни удивительно, но сказать о фильме «полное дерьмо» не получается. И если вы не понимаете больную философию и путаный символизм Триера, он все равно захватывает вас и держит, даже когда становится особенно противно. При почти полном отсутствии сюжета Триер создает иллюзию напряженного действия – именно иллюзию, потому как, оглянувшись на истекшие, скажем, минут двадцать, замечаешь, что почти ничего не произошло. Кроме того, два страшных человека прекрасно играют, и Триер отлично понимает, когда нужно просто отойти в сторону и позволить страшным людям работать, как они умеют.

(Замечу в скобках, что, хотя голые задницы в «Антихристе» действительно принадлежат Дефо и Гейнсбур, крупные планы половых органов снимались с натуральных порноактеров. Я думаю, немецких. Порноактеры всегда – жертвы безвестности).

Сказать, что «Антихрист» заставляет задуматься – значит, проявить неуважение к сути мыслительного процесса. Но, определенно, что-то такое почувствовать он вынуждает. Если задачей Триера было заполнить голову зрителя незабываемыми образами – то он справился на все сто пятьдесят. Образы эти запомнятся, возможно, навсегда. Думать над ними не хочется, но поделать с ними ничего нельзя. То есть, с техникой у Триера все просто замечательно. С душой, однако – большие проблемы.

Хотя – нам ли судить…