Тот, кто надеется посмотреть фильм «Край», будет приятно (или неприятно) обманут. Он посмотрит сразу два «Края». Две трети фильма – это критический реализм. Остаток – оголтелый символизм. Два фильма по цене одного – почти всегда хорошо. Но в этом случае – вряд ли…

Итак, сентябрь 1945. Контуженный сержант Игнат демобилизован и отправлен в Сибирь, на железнодорожную станцию Край. Дальше – некуда, дальше нет ничего. По гражданской профессии, Игнат – машинист. И первым делом он отбирает паровоз в более-менее честном поединке у предыдущего специалиста Степана. Потом он отбирает у того же Степана бабу. Игнат суров, неулыбчив, зол. У бабы – сын, прижитый во время работы на немецкого хозяина. Вообще, на станции Край живут вольные поселенцы, зависшие между небом и землей: они не лагерная пыль, но и не строители социализма. Начальник Края – слабак. Невидимый куратор Края особист Фишман – чудовище вроде медведя, который шастает в окрестностях и почитается священным. Важную роль в жизнедеятельности поселка играет якут-алкоголик, задача которого – хреново встречать. А на острове в глубине тайги затаился мертвец, стреляющий во все живое. Туда и отправляется Игнат, когда баба ему надоедает.

Как видим, символов среди персонажей хватает изначально. Но до поры до времени они живут, как люди (жрут, трахаются и даже потихоньку молятся). Между ними все жестко – но в этом очищающая прелесть: суровый быт и отношения, лишенные сантиментов, обнажают главное. История любви и выживания разворачивается отменно: упруго, без соплей и лишней философии. Машков чертовски хорош. Все эти роли жилистых мужчин на грани нервного срыва как будто для него специально придуманы. Тяжелая история движется к своему нелегкому завершению, и это правильно, хотя и горько.

Все меняется, когда приходит время развязывать сюжетные узлы. Тут в творческом механизме Алексея Учителя вдруг срывает какую-то гайку, и он идет вразнос. Наслаждаясь изменившим ему чувством меры, он поливает с экрана сериальными страстями и тяжеловесными символами, лобовыми, как танковый натиск. Начинается совсем другое кино, имеющие, может быть, свои достоинства – но совершенно неуместное после интонации, взятой с первых кадров и толково сохранялась до самой точки кипения. Трагедия превращается в фарс, а заключительный монолог просветленной немки звучит, как контрольное издевательство над зрителем, разбирающимся в жизни.

Хотя… Разве это про жизнь? Скорее, это сказки народов севера, Помните - где росомахи, нерпы и мухоморы? Только с мухоморами Учитель переборщил. А так – сказки, как сказки.
     

В который раз нам предлагается поплакать над черной судьбинушкой сиротливого русского народа. Народа, который, как герои Островского, и приданного особо не имеет, и летать, аки птица, пока еще не научился. Зато богато разъезжает на паровозах. Режиссер Учитель, основательно проевший загривок российскому артхаусу, зачем-то сел в лужу послевоенной трагедии. Оно, вроде, и смех, и грех. Но даже в атмосфере кучно налепленных штампов каплища периодически по морде катится и прячется в шерсти. И за это творцу поясной поклон.

В глухой таежный поселок с романтическим названием «Край» прибывает задиристый воин-освободитель Игнат. Обладатель жилистой шеи, физиономии артиста Машкова и трех-четырех контузий. То, что ехать дальше некуда, он понимает очень скоро. А потому начинает смачно врастать в окружающий его быт. В смысле, в полное его отсутствие. Поселок, населенный исключительно врагами народа, мог бы стать усладой для глаз любого американского агитатора времен Холодной войны. «Vodka», «balalaika» и «medved» присутствуют здесь в полном объеме. Репрессированные бабы днем вручную валят корабельные сосны, а по ночам растаскивают как бревна по баракам убогих мужиков. Фельдшер всех — от собак до стариков — лечит исключительно первачом. Ушлый чукча может даже посреди тайги достать, что угодно. А над всем этим, как грозовая туча, довлеет ожидание приезда чекиста Фишмана.

Кулаками да матюками Игнат выбивает себе лучшую бабу и место машиниста, которое, впрочем, теряет уже на следующий день. Посредством дикого советского парового стритрейсинга. Но русские не сдаются. Ведь где-то в тайге схоронен настоящий немецкий паровоз. И ежели его найти да починить…

Только вот вкупе с надежной машиной Игнат зачем-то приволакивает в поселок полудикую немку. Естественно, не говорящую по-русски. Естественно, из этого выйдет любовь на фоне суровой сибирской природы. И, естественно, этого ему местный бомонд не простит. А если учесть, что со дня на день в «Край» приедет жуткий упырь Фишман, который эту немку в тайгу и загнал, то дела у героического машиниста совсем дрянь.

***

Этот фильм определенно силен актерами. Машков в роли мужика с железными нервами, золотыми руками и стальными тестикулами уже давно заменяет российскому кино всю таблицу Менделеева. Достоверного упыря Гармаша традиционно хочется задушить, а однорукому тюхте Горбунову остается только посочувствовать. На фоне мужиков разной степени могутности женщины как-то теряются, но и они картинки не портят и деньги вполне отрабатывают.

А вот содержательная часть весьма неоднозначна.. С одной стороны мастеровитость Учителя несомненна: фильм держит, будоражит и радует глаз. С другой — налицо желание одним задом подмять под себя все двенадцать стульев. Не вышло у Остапа — не очень получается и у Учителя. Пока пострел поспевал везде, во рту сформировался явственный привкус фальши. Не могут одно кино с удовольствием посмотреть и «зачотные пацаны» и Валерия Ильинична Новодворская. Для первых режиссер нарулил женскую баню, срубание немки с сосны, гонки на паровозах и сакраментальный рефрен «вот так вот, бл…ь». Диссидентской аудитории оставлена сага о силе русского спиртово-чесночного духа и противостояние кровавой гэбне. Но и тем, и другим будет настолько противна оставшаяся половина, что фильм вряд ли признают удачным. А жаль.

Ведь те щедрые мазки, которыми режиссер творит в начале ленты, достойны всяческого восхищения. Фактура поистине кучерявая. Чего стоит одна только манера общения в поселке. Когда вместо очередной реплики органично следует смачная плюха. Причем получивший леща отнюдь не обижается, а спокойно продолжает разговор. И мощь этого нажима не портят ни слизанные с рогожкинской «Кукушки» диалоги на русско-немецком, ни героическое возрождение разрушенного моста зубами, ломом и матерщиной. Но ближе ко второй половине на кинополотне начинают все чаще проступать сугубо комиксоидные кляксы. Это и распятый медвед, и тюннинг за счет председательской крыши, и уж совсем архетипичный финальный батл на паровозах, когда из трубы врага идет черный дым, а наши орошают пространство исключительно белым. За высосанный же из пальца хэппиэнд я бы вообще обглодал лицо сценаристу. Наши победили и теперь плавно перемещаются в закат на дрезине, а вокруг романтично парит уютно потрескивающий камин. Реализм с большой буквы.

В общем, режиссер Учитель плыл-плыл, а на берегу взял и описался. И крепкое кино превратилось в сборник анекдотов наподобие михалковского сиквела «Утомленных солнцем». За свои проказы «пуп всея Расеи» по сусалам от критиков уже получил. Не хотелось бы, чтобы «Край» постигла та же участь. Потому что талант Учителя велик. Ведь заставить сопереживать целому народу сегодня могут единицы. Тем более, если народ этот живее всех живых.

Поплачь о нем, пока он живой.