Гении всегда делились на признанных и непризнанных. Безымянные творили непонятную ересь, собирали по миру свист с улюлюканьем и благополучно почивали в бозе. Именитые создавали ту же самую ересь, но стригли за это купоны и всячески массировали свое эго. Тонкая грань между двумя этими состояниями и есть признание людской мелочности и конформизма. Обыватель в равной степени готов обливать непонятное как аплодисментами, так и помоями. В зависимости от моды и настроения. Последний каннский триумфатор – отличное тому доказательство. Признанный гений Терренс Малик взращивал свое «Древо жизни» целых шесть лет. Красивая поросль вышла сколь глубокомысленной, столь и бессмысленной. Но ожидаемо собрала в Каннах все прелести псиного отношения. Старообрядные критики заранее сделали стойку и наточили зубы. Народ попроще на премьере тявкал и скучно скулил. А председательствовавший в этом году Де Ниро в финале долго-долго смотрел влажными глазами, а потом завилял хвостом и принес в зубах пальмовую ветку. Что ровным счетом ничего не значит.

Говорить о сюжете этого фильма – все равно, что оцифровывать Да Винчи. Плоско, глупо, но по-своему необходимо. Фабула здесь тонет в символах и благодати, но без ее описания понять что-либо еще сложнее. В общем, в куцеватых 50-х на просторах одноэтажного американского благополучия живет себе почти обычная семья. Строгий Брэд Питт, его рыжая мироточащая жена и три малолетних сына, из которых один погибнет, а второй вырастет и станет Шоном Пенном. Третий в сюжет введен, видимо, только потому, что Бог любит троицу. А Бога в этом фильме много. Как, впрочем, и обращений к Нему, и Его неприятия. Все это мы увидим глазами Шона Пенна, смотрящего с небоскреба в детство. И понимающего, что там, на лужайке перед домом он был куда ближе к Богу, чем на сотом этаже. Убедить нас в этом призвана гениальная операторская работа, ролик о создании мира, запущенная в космос лягушка и общее состояние непонимающей фрустрации. Непреодолимой преградой могут стать два с половиной часа тягучей кинопроповеди. Так или иначе, не досидевшие до конца сеанса, безусловно, упустят Кино. Дождавшиеся же финальных титров, как ни странно, не приобретут ничего. И в этом парадокс любого гениального высказывания.

***

Нельзя назвать плохим то, что щекочет необъятное. Нельзя хвалить то, что плодит в зале зевоту и равнодушие. Два с половиной часа древовидного шедевра – это нечто, находящееся за гранью добра и зла. Нечто, что будут велеречиво описывать многие, но пересмотрят единицы.

Режиссер-затворник Теренс Малик, выбил себе кредит гения уже давно. Человек, снимающий фильмы с перерывами то в пять, а то и в двадцать лет, но каждый раз творящий резонанс – заслуживает уважения и почитания. А потому его замах на проникновение в человеческую сущность, соотношение косности и благодати, а также сотворение и гибель мира – вполне оправдан. Все гении хотят потрогать вечность. Но вот хочет ли вечность, чтобы ее трогали?

Через пятнадцать минут этого шедевра из зала потянулись все, кто пришел на Брэда Питта. Еще через полчаса зевать начали и каннские фанаты. Аплодисментов в финале не было. Но ведь откуда-то в сеть льются сопливые посты: «это лучший фильм всех времен!» «я плакал/крякал/рожал резинового ежика все 132 минуты» и т.п. А значит, фильм поразил кого-то не только хронометражом. Или это традиционное «все побижалы – и я побижал»? Ведь хвалить «кино не для всех» – самый беспроигрышный вариант. Даже, если его действительно есть за что хвалить.

Просто восторженно облизывать операторскую работу как-то пошло в условиях той планки, которую задал сам Малик. Каждый кадр каждого его фильма – это шедевр. Потому и «Древо жизни» ежесекундно просится к вам на рабочий стол. А сердце обливается слезами от невыносимой красоты. Первые полчаса.

Потом приходит понимание, что фильм просто лопается от символов и аллюзий. Муравьи – символ всепоглощающего времени, птицы – парафраз недостижимой свободы, дерево – воплощение познания и взросления, отец и мать – олицетворение божественных начал. Но все это начинает быстро надоедать. Ибо много не есть хорошо.

А потом идут муки красивых самоповторов, скрытой морали, удавления божественного в себе и похороны интереса. Питт делает грозное лицо, Честейн сочится благодатью, будущий Пенн подумывает придавить отца машиной, но за два с половиной часа смысл не сдвигается ни на йоту. Где открытие? Для чего высказывание? Умер ли Бог? Или мы все так же душим его внутри? Но Малик, оператор Любецки и заматеревший Питт гоголевской птицей-тройкой мчат в прекрасное далеко и не дают ответа. А утомленный зритель забывает попросить.

В итоге, самые живые моменты – те, которые не несут особой нагрузки. Полуразборка динозавров и торпедирование жабы. Все остальное наполнено столь глубоким смыслом, что аж спать хочется. И хочется чертовски. А суть мироздания так и осталась непознанной. Пытался Кубрик, мытарствовал Аронофски, вот разродился и Малик. И пусть роды вышли не очень мучительными, но в пеленки завернули не орущее дитя, а мертвый куб прекрасной древесины. Красивый, гладкий и очень дорогой. А главное – всеобъемлющий. Каждый увидит в нем свое. Но все это будет понарошку.
     

Теперь понятно, почему Теренс Малик категорически не ходит на церемонии вручения чего бы то ни было. Ему вряд ли приятно видеть, что эволюция пришла в качестве своего конечного пункта к голливудской тусовке. Он все еще тешит себя иллюзией, что эволюция может дать какой-то другой результат.

Хотя вообще, ему плевать, скорее всего. У него своя история эволюции. И плевать ему вдвойне, что эволюцию в его изображении смотреть невыносимо скучно. По какой-то причине, ему интересно делать фильмы, усыпляющие даже дружественно настроенных кинокритиков. Жаба вылупляется из протоплазмы. Мама проповедует благодать. Струя гейзера. Трава. Радуга в воде от поливалки. Кто-то умер. Депрессивный мужик с лицом постаревшего хулигана поднимается в лифте, размышляя о непостижимом. Брэд Питт прислоняется к беременному животу. Мягкая ножка новорожденного. Тяжелая отцовская рука на загривке сына.

Так выглядит эволюция у Малика. Она несколько отличается от эволюции по Дарвину, надо сказать.

Жизнь Джека, техасского мальчика, переломилась в тот самый момент, когда погиб его брат. С тех пор ему ни черта не понятно, почему жизнь устроена так… Несправедливо? Глупо? Непостижимо…

Малик знает про мир, кажется, все. Осилив «Древо жизни», чувствуешь, что два с лишним часа ты не потерял, а некоторым образом приобрел. Приятно, когда тебе так аргументировано доказывают, что жизнь – дерьмо, но в ней что-то есть. После «Древа жизни» на сердце – благородная тяжесть, а в душе – легкая зависть к человеку, умеющему вот уже сколько лет так умело «разводить» спонсоров.