Внимание-внимание! Аттракцион неслыханной душевной щедрости и ухарства готов принять всех желающих и мятущихся. Наш родной Бесогон Сергеич собрал-таки в кулак русскую идею и вдарил кинополотном по потерянному Оскару. И все, кого этот солнцеподобный лик раньше просто утомлял, теперь окончательно обуглились. Ибо то, что начиналось, как «великое кино о великом мне», обернулось драматичным кинооргазмом. Сколь дурацким, столь и величавым. А на поклон вышли только самые близкие друзья, которые, как известно, не растут в огороде. Ведь туда слишком часто кидают камнями. Да и места особо не осталось — все сплошь душистый хмель, мохнатый шмель и цапля с камышами. Но пока руки чесались заочно надавать Михалкову по сусалам, сердце почему-то прониклось печалью и симпатией. Потому что талант может спасти любое позорище. Даже предварительно его похоронив. А Никит-Сергеич — безусловный талант.

В прошлом великий комдив, а ныне уверенный штрафник Котов продолжает шастать по тропам войны. Судьба-злодейка забрасывает его к незнакомому поселку, где на безымянной высоте стоит особо укрепленный объект — Цитадель. В нем откормленные фрицы слушают классику и лениво постреливают по окопавшимся русским Иванам. Иваны злятся, но сделать ничего не могут. Голыми руками Цитадель не взять, голым задом — и подавно. И пока пьяный генерал гонит окаянный штрафбат на смертельный приступ, в окопы прибывает полномочный представитель Упыря Всея Союза — гэбист Митя. Ему нужен быший комдив со всеми потрохами. Комдиву нужна его украденная жизнь. Зрителю нужно кино. Продюсер тупо хочет денег. А режиссер — раболепства и поклонения. В результате всех эти пожеланий мы увидим ритуальное омовение в грязной речке и холостяцкие разборки, после которых Котов получает взад все привиллегии, включая погоны и офицерский паек. А дальше последует возвращение в уютно законопаченный мирок первой серии, вывернутый наизнанку больным сознанием Михалкова.

Все, что произойдет после семейного Апокалипсиса, по большому счету, значения иметь не будет. И кособокий гоп-стоп, и безногая свадьба, и даже пассивная атака с кольями наперевес. Спасибо Сталину. Спасибо Котову. Спасибо мышкам и паучкам. Мины по старой православной традиции перестанут взрываться под истинным величием, а наши, как водятся, победят. И уходящие в закат танки будут символизировать бесконечность самобытности и таланта Главного Режиссера Столетия. Ура, товарищи! Равнение на светило!

***

Кто бы сомневался, что заключительная часть фильма про людей, которых задолбало солнце, будет под завязку насыщена Михалковым. В каждой травинке, в каждом дуновении ветерка, не говоря уже о судьбоносных представителях фауны, проглядывает лукавая рожа Венценосного Никиты. Абстрагироваться от этого и просто смотреть фильм — невозможно. Да и не нужно.

Можно сколько угодно пинать Сергеича в его разлюли-малиновые закидоны, но отказать ему в таланте не получится. Потому и сусальное «Предстояние» при всей анекдотичности местами хватало за душу. Потому и куда более ровная «Цитадель» рвотных позывов не рождает. Более того, становится понятно, что все эти «байки о великой войне», занявшие весь второй фильм и половину третьего — просто неловкое авторское вступление перед возвратом на позабытую котовскую дачу. Все эти штрафники, мутузящие генералов в паховую область, и богом любимые роды в грузовике под бомбами — лишь путеводные символы. Ребенка, понятное дело, назовут Иосиф Виссарионычем, а генеральские бейцы будет огуливать лично комдив. Но не в этом суть. А в том самом получасовом отрезке, над которым и Михалков, похоже не властен. Где пищит набатом резиновая утя, бьется в истерике внезапно похорошевшая Толстоганова, а демонического Меньшикова за роялем сменяет пьяненькая бабушка. Возврат в прошлое по кровоточащим ранам. Вот за этот надрыв и беспомощность, с которым режиссер лепит кадры в дачной сцене, можно простить ему и лубок, и шовинизм, и экстремизм православный. И даже последующее единение с дочерью под прикрытием противопехотной мины уже не смотрится так кондово. Бог не может обидеть солнце. А солнце здесь одно — в усах и генеральских погонах. И его ультразвуковое кудахтанье пополам с паратовским белым плащиком уже не вызывает судорог. Так надо.

Все же остальные актеры, коим не удалось родиться в семье венценосного бесогона, просто отрабатывают суточные. Они плачут, злятся, умирают и героически двигают челюстью, но великодержавное сияние самопровозглашенного светила напрочь выжигает из кадра даже очень громкие имена. Вот блеснул молочно-белыми ягодицами Меньшиков — и зачем-то укатил на безымянном поезде в компании малохольного Ильина и рыдающей Толстогановой. Вот подергал глазом бритый Маковецкий — и сгинул на просторах Цитадели с колом наголо. Вот в пьяном угаре промелькнули Мадянов и Деревянко, клацнул неправильным прикусом беспризорный Смольянинов. Не люди — угольки, заботливо урытые Большим Человеком.

В итоге имеем второй заход в давно уплывшую воду, надежно укрытый армейскими анекдотами и гимном народу, у которого даже величие через ж…пу делается. Фильм не о войне. И даже не о поисках дочери на поле боя. Фильм о том, как Михалков снимать умеет. И как он гордится этим. И как ему дорого все то, что осталось в первой серии. Единственная сцена в противовес двум часам хронометража, в которых Бог всегда за наших. И пусть ни одна из этих 144-х минут не претендует на достоверность. Зато нерв тут буйствует — ого-го. И посмотреть этот фильм нужно уже за одно это. За то же, что Михалков, собрал зрительские ожидания, хороших актеров и свой талант, а потом сжег и похоронил все это в пламени собственного солнцеподобия, он заслуживает хорошей порки. Но только после аплодисментов.